Сын Ивана
Емельяновича, Донат, родился мальчиком красивым и крепким. В детстве у него
было все: и бабки, и чушки, и купанье на реке у перевозчика, и змеи с
трещоткой, и голуби, и силки для щеглят, и катанье на простянках, и
покупка-продажа подков, и кулачные бои,— это было в дни, когда, за малым его
ростом, Доната не замечали. Но к пятнадцати годам Иван Емельянович его заметил,
сшил ему новые сапоги, картуз и штаны, запретил выходить из дома, кроме как в
училище и церковь, следил, чтобы он научился красиво писать, и усиленно начал
пороть по субботам. Донат к пятнадцати годам возрос, кольцами завились русые
кудри. Сердце Доната было создано к любви. В училище учитель Бланманжов
заставлял Доната, как и всех учеников, путешествовать по карте: в Иерусалим, в
Токио (морем и сушей), в Буэнос-Айрес, в Нью-Йорк,— перечислять места, широты и
долготы, описывать города, людей и природу,— городское училище было сплошной
географией, и даже не географией, а путешествием: Бланманжов так и задавал:
выучить к завтраму путешествие в Йоркшир. И в эти же дни расцвела первая любовь
Доната, прекрасная и необыкновенная, как всякая первая любовь. Донат полюбил
комнатную девушку Настю, черноокую и тихую. Донат приходил вечерами на кухню и
читал вслух Жития свв. отец. Настя садилась против, опирала ладонями голову в
черном платочке, и — пусть никто кроме нее не слушал! — Донат читал свято, и
душа его ликовала. Из дома уходить было нельзя,— великим постом они говели и с
тех пор ходили в церковь каждую вечерню. Был прозрачный апрель, текли ручьи,
устраивались жить птицы, сумерки мутнели медленно, перезванивали великопостные
колокола, и они в сумерках, держась за руки, в весеннем полусне, бродили из
церкви в церковь (было в Ордынине двадцать семь церквей), не разговаривали,
чувствовали, чувствовали одну огромную свою радость. Но учитель Бланманжов тоже
ходил к каждой вечерне, приметил Доната с Настей, сообщил о. Лев-коеву, а тот
Ивану Емельяновичу. Иван Емельянович, призвав Доната и Настю и задрав Настины
юбки, приказал старшему приказчику (при Донате) бить голое Настино тело
вологами, затем (при Насте), спустив Донату штаны, порол его собственноручно,
Настю прогнал в тот же вечер, отослал в деревню, а к Донату на ночь прислал
Машуху. Учитель Бланманжов заставил Доната на другой день путешествовать через
Тибет к Далай-Ламе и поставил единицу, потому что к Далай-Ламе европейцев не
пускают. Тот великий пост, с его сумерками, с его колокольным звоном, тихие
Настины глаза — навсегда остались прекраснейшими в жизни Доната.

читать дальше